Antitarybiniai tarybinio pedagogo Antono Semionovičiaus Makarenkos principai
Autorius: Fricas Moisejevičius Morgenas Šaltinis: https://cont.ws/@fritzmorgen/9... 2018-04-02 13:34:18, skaitė 668, komentavo 1
Каждая советская школа была увешана портретами Макаренко, главного героя отечественной педагогики. Когда речь заходит про образование, подразумевается, что тогда, при советской власти, мы учились по заветам этого великого педагога, а сейчас, в бездуховные капиталистические времена, идеи Макаренко безнадёжно забыты и похоронены.
К сожалению или к счастью, было бы огромной ошибкой предполагать, будто идеи Антона Семёновича проникли в советскую школу дальше пафосного трепета перед его фамилией. Помнится, в начальной школе один из учителей сообщил мне, что в моей фамилии (тоже Макаренко) правильно делать ударение на третий слог, так как пока что я всего лишь школьник и ничем не заслужил чести носить гордую фамилию главного педагога СССР.
Пожалуй, этот мелкий инцидент исчерпывающее иллюстрирует пророческую реплику Макаренко: «сорок сорокарублёвых педагогов могут привести к полному разложению не только коллектив беспризорных, но и какой угодно коллектив».
Давайте посмотрим на идеи Антона Семёновича и сравним их с тем, что мы наблюдали в школах, в которых учились. Перечисляю эти идеи не в порядке их важности, а в случайном порядке.
1. Со своими подопечными Макаренко разговаривал как со взрослыми, делая вид, будто считает их столь же разумными и отвественными людьми, как и он сам. Будучи адекватным человеком он, разумеется, понимал, что полностью взрослыми его воспитанники не являются, однако по крайней мере внешне он поддерживал с ними ровный и уважительный тон: примерно такой, какой занял бы, например, обращаясь к знакомому преподавателю консерватории.
В советских школах, напротив, тотальное неуважение к школьникам сквозило во всём, от будничной ругани учителей в адрес плохо успевающих учеников до сортирной сегрегации: туалеты делились часто на чудовищные для школьников и более-менее обустроенные для педсостава.
2. Макаренко делал ставку на самоуправление: выстраивалась горизонталь власти, в которой старшие подростки, так называемый «совет командиров», брал на себя оперативное руководство всей деятельностью организации. Колония Макаренко имела форму республики, в которой должность президента (директора) отнюдь не была подавляющей. Как важные, так и текущие решения принимались школьниками самостоятельно, без участия руководителя.
Советские школы имели форму не республики, но жёсткого классового общества, в котором школьники начисто были лишены всех прав и должны были беспрекословно выполнять приказы любого представителя высшего сословия, учителей. Несколько особняком стояли молодые и активные комсомольцы, однако никаких реальных решений не принимали и они: они были скорее молодыми карьеристами, осваивающими необходимые для дальнейшего роста основы сложного советского ритуала.
Здесь, пожалуй, стоит сделать паузу и очередной раз напомнить, что СССР был очень большим и разнородным. Я охотно верю, что в какой-нибудь посёлке Дальнеболотском к ученикам обращались подчёркнуто на «вы», а в какой-нибудь московской «элитной» школе действовал вполне реальный совет учеников с его прямой демократией новгородского типа.
К сожалению, таких исключений было очень мало. Об уважении к школьникам можно было только мечтать, ибо последние были тогда практически бесправны. Эксперименты с самоуправлением проводились ещё реже.
3. Подростки под руководством Макаренко занимались реальным делом: засеивали поля, следили за лошадьми, работали в кузнице и мастерских, откармливали свиней. Был, например, забавный эпизод, когда отряд сапожников предложил сделать сапоги Максиму Горькому, а тот отказался, так как жил на тот момент в Италии и не испытывал особой нужды в новых сапогах.
Советские школы, увы, были от реальности оторваны начисто. Школьников воспитывали как детей богачей из советских же книжек — не допуская ни до какого труда, за исключением самого мелкого и безответственого, типа сбора макулатуры.
Теоретически вполне реально было создать при школах нужное количество мастерских: те же сапожные или мебельные производства, например, приносили бы в условиях советского дефицита реальную прибыль. На практике таковых мастерских было крайне мало, при этом в школах, где такого рода мастерские были, участвовали в их работе не все дети, как у Макаренко, а в лучшем случае 5-10% самых смышлёных и любопытных учеников.
4. Наконец, естественным следствием из пункта три было полное отсутствие рабочих коллективов — в условиях отсутствия совместной работы коллективы если и формировались, то принимали скорее уголовные формы, формы молодёжных банд.
Крайне сложно представить себе, чтобы крепкая компания из советской школы подошла к директору и предложила силами учеников отремонтировать сортиры. Напротив, очень легко представить компанию, собирающуюся вместе, чтобы тайно побить стёкла в кабинетах, в которых этой же компании потом предстояло учиться.
Подводя промежуточный итог, можно смело констатировать очевидный факт. Все четыре главных идеи Макаренко, — уважение, самоуправление, труд и коллектив, — были в советских школах вывернуты наизнанку, приняв форму неуважения, безответственности, безделья и разобщённости.
Конечно, среди педагогов всегда было много идейных людей: и при царе, и наше время, и в советские периоды. Местами, точечно, идеи Макаренко всё же претворялись в жизнь. Довольно часто возглавлял это отступление от стандартов какой-нибудь отдельный учитель, формировавший вокруг себя маленький круг вдохновлённых учеников. Гораздо реже эти идеи пытался внедрить в ограниченном формате уже какой-нибудь директор школы.
Тем не менее если в СССР и существовали где-то школы, жившие по заветам Макаренко, происходило это, вероятно, в режиме строгой конспирации, так как даже в советских фильмах, одобренных профильными чиновниками, нам таких школ не показывали.
Напомню историю: несмотря на оглушительный успех Макаренко, несмотря на поддержку Максима Горького, работать ему в советской системе особо не давали. Вместо того, чтобы растиражировать успешный опыт на все школы, на все школы растиражировали портреты Антона Семёновича, практически полностью выплеснув при этом в песок всю суть его педагогических идей. Как я уже показал выше, типичная советская школа имела ровно те недостатки, которые сам Макаренко считал критичными: начиная, разумеется, с обилия «сорокарублёвых педагогов», способных быстро довести до разложения любой коллектив.
Почему так произошло — вопрос открытый. Лично я, не считая себя большим специалистом в обсуждаемом вопросе, могу предположить следующее.
Минобраз СССР, будучи организацией очень крупной, не мог напрямую управлять всеми школами страны. Как это всегда и бывает в крупных организациях, управление шло при помощи спускаемых сверху жёстких планов, идущей снизу обильной отчётности и пронизывающих всё сверху идеологических лучах. Всё это «приправлялось» недостаточным финансированием, из-за которого зарплата советского учителя была, прямо скажем, незавидной.
Помните классическое «шкрабы голодают»? Не было ни одного года за весь семидесятилетний советский период, в который шкрабы, школьные работники, чувствовали бы себя обеспеченными людьми.
Уважительная атмосфера в такой системе возникнуть, разумеется, не могла: жёсткая иерархическая структура диктовала отношения типа «я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак». Низкая зарплата учителей вкупе с их значительной властью над учениками только усугубляла положение. Далеко не все находили в себе душевные силы подавлять синдром вахтёра: очень многие не видели никаких причин сдерживать себя при общении с «низшими».
Самоуправление, разумеется, также возникнуть в такой системе не могло — по тем же причинам, по которым самоуправление не может возникнуть, например, в армии или, скажем, в каком-нибудь отделении почты России. Для самоуправления нужна более-менее автономная, не подчиняющаяся жёстко центру структура.
Создание такой структуры не рискнул бы одобрить и современный, находящийся в гораздо более либеральных условиях чиновник. В СССР подобное вольнодумство и вовсе граничило с ересью. Сегодня мы разрешим школьникам управлять школой, а чего они потребуют завтра? Альтернативных выборов взамен традиционных для СССР «выборов» из одного кандидата?
Самоуправление в советских школах было выхолощено до уровня ритуальных, ни на что не влияющих и не имеющих никакого отношения к реальной жизни школы комсомольских мистерий. Мечтателей, у которых хватило бы дурости заменить это лицемерное шоу на реальную демократию, среди высших чиновников не было. Школьники, в свою очередь, как это и положено подросткам, чувствовали фальшь за километр и относились ко всем этим комсомольским «делам» как к не имеющей никакого к ним отношения бюрократии.
Отсутствие в школах реальных мастерских объясняется сразу несколькими причинами. Во-первых, реальное дело — это когда ты делаешь, например, сапоги, потом продаёшь их, а потом вырученные деньги частично делишь между членами артели, а частично вкладываешь обратно в «бизнес», покупая, например, новенькие станки. Разумеется, на такую капиталистическую мерзость чиновники от педагогики пойти никак не могли.
Во-вторых, любой труд — дело опасное, чреватое порезанными руками и оторванными пальцами. Отвечать за травмы желающих не было. В-третьих, детей педагогика вот уже несколько веков воспринимает как оранжерейные растения, которые следует всячески оберегать от любого соприкосновения с реальной жизнью, в том числе и от настоящего труда. Напомню, в кабинетах труда часто стояли вполне пригодные к работе станки, однако школьники делали на них почти всегда какую-нибудь бессмысленную ерунду типа шлифовки болванок или тому подобной «учебной» ерунды.
В-третьих, на работу нужно время, а время можно получить только за счёт сокращения каких-нибудь предметов. Так как главной задачей школы считалось впихивание в ученика возможно большего количества страниц разнообразных учебников, реальный труд воспринимался чиновниками как досадная, отвлекающая от основной цели помеха.
Возможно, вы уже произносите сейчас что-нибудь типа «у, проклятые чинуши, всё испортили». В корне не соглашусь с такой постановкой вопроса. Чиновник — это по сути своей солдат, исполняющий приказы человекообразный механизм, который получает с разных сторон сигналы и передаёт их дальше по цепочке: вверх, вниз или в стороны.
Чиновники в СССР были неплохими. У нашей страны в этом плане вообще всё хорошо с историческим наследием, грамотных управленцев хватает с избытком. Логика системы однако диктовала чиновникам вполне однозначное поведение — не допускать, например, появления в школах «хозрасчёта», самоокупаемых мастерских. Чиновник, который попытался бы проявить самостоятельность в этом вопросе, был бы быстро выявлен и выкинут из системы как «бракованный», при этом его ренегадский выверт ничего по существу не изменил бы.
В двадцатые годы, в условиях послереволюционных, усугублённых гражданской войной нищеты и разрухи, Макаренко имел довольно большую самостоятельность, так как у системы банально не доходили до него руки. Когда система окрепла и сконцентрировала больше ресурсов, стало ясно, что Макаренко в систему не вписывается. Кто-то должен был уступить: или Макаренко, или Советская власть.
Проведу аналогию. Если станкок ЧПУ плохо обрабатывает деталь, это ещё не значит, что резцы или детали станка плохи. Вполне возможно, проблема в загруженной в станок программе, которая не учитывает каких-то важных характеристик механизма или материалов. Ни к советским учителям, ни к советским чиновникам у меня особых претензий нет — люди на своих местах в целом честно выполняли свою работу. Вместе с тем я не вижу, как в условиях СССР могли бы быть реализованы идеи Макаренко — идеология максимальной централизации и запрета частной собственности вступала в жесточайшее противоречие с продвигаемой Антоном Семёновичем идеей советского кибуца.
Завершим наш приговор обзором школьных коллективов. Для формирования здорового коллектива нужно, чтобы его участники были объединены общей задачей — например, производством качественного продукта, как это бывает иногда в хороших фирмах. В советских школах никакой общей задачи у подростков не было и не могло быть, поэтому в тот период, когда подростки неизбежно отдаляются от взрослых, чтобы сформировать группы по интересам, они практически вынуждены были объединяться по уголовному принципу: для совершения какой-нибудь запретной деятельности, типа курения за углом школы, или даже для противодействия какому-нибудь внешнему «врагу», типа своих же учителей или молодёжной банды из соседней школы.
Теоретически, пожалуй, можно было бы дать школьникам общую задачу и без привлечения их к реальному труду. Сам Макаренко писал, что у каждого школьника должны быть как минимум два-три любимых предмета, за которые можно тянуть его дальше. Взяв эти предметы, и организовав некое подобие геймификации в виде олимпиад по каждому предмету, возможно, и получилось бы создать хотя бы те коллективы, которые можно наблюдать сейчас в лучших «математических» школах. На практике однако для этого пришлось бы как минимум уходить от классно-урочной системы, а сделать это в советских реалиях было бы не проще, чем убедить советских военных отказаться от строевой подготовки.
Подведу итог
Я не пытаюсь сейчас сказать, что советская школа была хуже царских гимназий, иностранных учебных заведений или, допустим, современных российских школ. Вопрос места советской системы образования в длинном перечне исторических образовательных систем — это тема для отдельного большого обсуждения, возможно, бессмысленного.
Вместо этого я попытался обосновать значительно более узкий тезис. Показать, что советская школа не только не имела ничего общего с идеями Макаренко, но и, вероятно, не имела шансов эти идеи усвоить, как не имеет шансов пингвин получить даже после самой качественной дрессировки навыки хорошей охотничьей собаки.
В «Педагогической поэме» Антон Семёнович жаловался на педчиновников, заявлявших, что «система Макаренко есть система не советская». Забавно, но время доказало правоту критиков: система Макаренко действительно в итоге в советской системе не прижилась.